Рекламный блок
Здесь может быть ваша реклама!
| Главная » 2-КУРС » Философия |
Категорический императив И. Канта
| Размер файла: [64.5 Kb] Формат файла: . | 28.07.2013, 02:36 |
| Скачать | |
Содержание. Введение……………………………………………………….…………..3 Категорический императив И. Канта…………………………………4 Заключение………………………………………………………………..7 Список литературы………………………………………………………8 Введение. Во второй половине XVIII века – первой половине XIX века в Гер-мании работали ученые-философы Кант, Фихт, Шеллинг, Гегель, Фей-ербах. Несмотря на различия их учения тесно связаны между собой узами преемственности: после Канта каждый из мыслителей этого направления опирался на воззрения своего предшественника и вдох-новлялся творческими импульсами его наследия. В их учениях нашли выражение наиболее значительные идеи немецкой философской мыс-ли рассматриваемого периода. К концу XVIII века учения Канта, Фихте, Шеллинга заняли ведущее в западноевропейской философии, а затем в полном своем развитии, завершаемом учениями Гегеля и Фейербаха, немецкая классическая философия всемирное историческое значение. Эту линию в развитии новой европейской мысли Энгельс назвал «немецкой классической философией». К числу крупнейших достижений немецких мыслителей от Канта до Фейербаха относится уяснение того, отнюдь не очевидного факта, что при всем многообразии проблем у философии имеется основной во-прос и он состоит в определении отношения между мышлением и быти-ем. В отличии от английских, а особенно французских философов XVIII века, стремившихся популяризировать свои учения среди возможно бо-лее широких слоев читателей и находивших подходящий для этого спо-соб изложения, немецкие мыслители от Канта до Гегеля предназначали свои сочинения большей частью для весьма ограниченного круга чита-телей, состоящего из тех, кто профессионально занимается философи-ей в качестве компетентных специалистов или в качестве готовящихся стать таковыми студентов. В традициях немецкой университетско-академической философии было создание трудных для восприятия со-чинений, изобилующих абстрактными дедукциями и написанных сухим языком с массой понятных лишь посвященным специальных терминов в том числе вновь изобретаемых. Имея в виду немецких философов, Ге-гель с известной долью самокритичности отмечал; «О нас идет слава как о глубоких, но часто неясных мыслителях». Начиная с Канта, плеяда мыслителей первой величины предала небывалую интенсивность и глубину развитию немецкой философской мысли. Само это развитие представляло собой своего рода философскую революцию. Кант и другие философы вносили своими учениями ради-кальные новации в развитии философской мысли: каждый из них даиа-лектически, то есть с сохранением определенной преемственности, от-рицало предшествующее. Все названные мыслители сами считали себя радикальными новаторами в философии. Кант, созидая первую ступень немецкой классической философии в процессе преодоления ранее гос-подствовавшей в Германии метафизике, полагал, что он вместе с тем совершает «коперниканскую революцию» по отношению ко всей пред-шествующей философии. Категорический императив И. Канта. В этике, как и в других сферах, существует традиция не только консерва-тивности и застоя, но и радикальных преобразований. Последняя связана не с «ростом и дальнейшим совершенствованием» тех или иных добродетелей (ведь вместе с ними «растут и совершенствуются» соответствующие сопутствующие им пороки), а с решительным очищением и коренным обновлением сознания, как бы со вторым рождением души. В этой второй традиции видное место при-надлежит автору "Критики практического разума". Произведенный им копер-никанский переворот в философии касается и этики, где Кант развивает учение об автономии морали: утверждая свободу, человек выступает творцом соб-ственного нравственного мира, он сам себе предписывает закон действий. Кант провозглашает нравственную установку, характер которой, законы ко-торой существенно отличаются от тех, что преобладают в периоды спокойного и размеренного, постепенного развития, отличаются радикализмом предъявля-емых требований: «эти законы повелевают безусловно, каков бы ни был исход их исполнения, более того, они даже заставляют совершенно отвлечься от не-го»; людям «достаточно того, что они исполняют свой долг, что бы ни было с земной жизнью и даже если бы в ней, быть может, никогда не совпадали сча-стье и достойность его» (Кант И. Критика практического разума 1908, с. 81-82). В отличие от необязательных, только относительных и условных правил поведения долг выступает по самой своей сущности абсолютным требованием, следовать которому, как закону, надлежит безусловно. Очень важно, что в об-становке бурных обсуждений и громких требовании прав — прав человека, его свобод — Кант своим категорическим императивом напомнил требование по-ступать всегда так, чтобы максима поступка могла в то же время стать принци-пом всеобщего законодательства. Действие не «сообразно с долгом», а «из чув-ства долга» — вот что имеет истинную нравственную ценность. Человек поис-тине нравствен только тогда, когда исполняет долг не ради какой-либо внеш-ней цели, а ради самого долга. Поведение, закон которого совпадает с законом природы, не имеет, по Кан-ту, никакого отношения к нравственному закону. То, чего нет: в естественном законе,— это внутреннее принуждение. Моральную способность «свободного самопринуждения» Кант называет добродетелью, а поступок, исходящий из та-кого умонастроения (из уважения к закону),—добродетельным (этическим) по-ступком. "Добродетель есть твердость максимы человека при соблюдении сво-его долга.— Всякая твердость узнается через те препятствия, которые она мо-жет преодолеть; для добродетели же такие препятствия — это естественные склонности, могущие прийти в столкновение с нравственным намерением... Всякий долг содержит понятие принуждения со стороны закона; этический долг содержит такое принуждение, для которого возможно только внутреннее законодательство». Кант заботится о чисто интеллектуальном, «строгом образе мыслей», под-чиняющем эмпирические суждения и действия «принципу исключения всего среднего между добрым и злым» , о моральном "ригоризме", непримиримом к примирениям добра и зла: «Для учения о нравственности вообще очень важно не допускать, насколько возможно, никакой моральной середины ни в поступ-ках, ни в человеческих характерах, так как при такой двойственности всем мак-симам грозит опасность утратить определенность и устойчивость». Какой-нибудь определенный нравственный долг, непреложный для одних культурно-исторических условий, может, однако, стать безнравственным тре-бованием при изменившихся условиях. Еще Ф. Г. Якоби в своих возражениях Канту приводил целый ряд примеров из истории, поэзии и саг, доказывающих, что поступки, которые согласно формальной этике, по общепринятым мораль-ным представлениям могли бы показаться преступлением, в действительности являются выражением высокой человеческой нравственности. Поэтому Якоби прямо требовал права на такое «преступление». С ним солидаризировался Ге-гель, напоминая, что закон создан для человека, а не человек для закона. Гегель признает возвышенность кантовской практической философии, ее заслугу в выдвижении долга ради него же самого. Однако долг в такой форме не содержит в себе особенных, положительных определений. Долг есть долг. А ведь интересно знать, что же именно составляет долг. Кант делает такой вопрос бессмысленным, потому что устраняет из нравственного закона как раз всякое содержание, и попытка установить какое-либо содержание должна быть внут-реннее противоречивым действием. В таком виде нравственный закон оказы-вается на деле ни к чему не пригоден. Он просто невыполним, ибо требуется в качестве должного выполнять «что-то, неизвестно что». Остаются только пу-стые декларации, что закон должен выполняться ради закона, долг — ради дол-га. Этот закон говорит лишь, чего нельзя делать, но не говорит, что нужно де-лать при различных обстоятельствах. С другой стороны, Гегель далее показывает, что получается, если подойти к нравственному закону, «полностью лишенному материи законов».- отправля-ясь от поступков, максимы которых мы испытывали бы на пригодность быть принципами всеобщего законодательства. Тут уж любой императив сразу же может быть возведен в долг. Произвол может свободно выбирать между проти-воположными требованиями. Ведь для всякого поступка можно указать какое-нибудь общее основание и даже возвести его в обязанность. А в таком случае максима любого поступка может стать принципом всеобщего законодательства, «и нет ничего, что таким способом не могло бы сделаться нравственным зако-ном». Рабство, крепостничество может стать, как это бывает на самом деле, не только принципом всеобщего законодательства, но и внутренней нормой, так что благодаря этому человек, если следовать кантовской логике, сделается «подлинно моральным». Кантовским «наивысшим законом» в силу - его фор-мальности могут быть оправданы «все неправые и неморальные действия», максима любого произвола. Таким образом, нельзя считать оправданием нрав-ственного правила то, что оно может быть признано желательным как общий закон. Гегель обращает внимание на то совершенно выпадающее из кантовского анализа обстоятельство, что при возведении во всеобщий принцип максима по необходимости претерпевает преобразование: в ней происходит снятие опреде-ленности, которая сначала подразумевалась, так что содержание этой максимы начинает противоречить себе и, если оно делается принципом всеобщего -законодательства разрушает саму моральность. Всегда справедлива проверка настораживающим вопросом: а что если и вправду все будут всегда поступать так, как требует максима, претендующая на всеобщность? Что если, например, требование помогать бедным станет всеобщим принципом? Бедных не станет, и максима будет излишней, вообще непригодной к существованию. И так отно-сительно бесчисленного множества максим. Неразумно возводить частный и условный императив «помогай бедным» в общий, поскольку в нем определенность (бедность) уничтожается и уничто-жается также условие помощи, так что императив обессмысливается. Но част-ная определенность (помогай) заключает в себе возможность другой частной определенности (противоположной: не помогай), и в этом «возможном инобы-тии» заключается, по Гегелю, безнравственность (помогать надо, но можно и не помогать). Если же какой-нибудь частности придается самодовлеющее значе-ние, то в отношении нравственности допускается безнравственность.. Попытка взять долг в какой-либо определенности представляет для кан-товской системы неодолимую трудность. Но даже будь она разрешена, все же долг, в какой бы из ипостасей добродетели он ни явился, оказался бы ограни-ченной добродетелью, исключающей другие, а это неминуемо ведет к коллизи-ям между ними. По Канту, такие коллизии легко устранимы. Из двух доброде-телей, если они конфликтуют друг с другом, действительно добродетелью мо-жет быть только одна, та, что составляет долг. Либо долг не может противоре-чить долгу, либо он не есть истинный долг и может относиться к области мора-ли только как негативное, аморальное. Гегель разъясняет эту кантовскую точку зрения: «Если человек обладает данной определенной добродетелью, то, оста-ваясь ей верным, т.е. добродетельным в данном отношении, вне границ этой добродетели он может быть в своих действиях только порочным» . Гегель вос-стает против негибкости, окостенелости, узости, односторонности такого по-нимания долга: диктатура долга ведет лишь к обострению несчастной «разо-рванности» человека, вразрез его целостности, вразрез гуманности. Если следо-вать Канту, то горе человеческим отношениям, не содержащимся в этом поня-тии долга, исключающего все остальные отношения. Кант знает о многообразии отношений, которые Гегель относит к нрав-ственным,— у Канта они не носят собственно нравственного характера. Он усматривает в них не единство нравственной идеи, а скорее десубстанцивиро-вание нравственности, утрату прочности моральных устоев, возврат к произво-лу, даже известное оправдание его. Кант знает о разрушающей веление долга естественной диалектике, под которой он разумеет «наклонность умствовать наперекор строгим законам дол-га и подвергать сомнениям их силу, по крайней мере их чистоту и строгость, а также, где это только возможно, делать их более соответствующими нашим же-ланиям и склонностям, т.е. в корне подрывать их и лишать всего их достоин-ства, что в конце концов не может одобрить даже обыденный практический ра-зум». Но Кант знает и другую диалектику, которая возникает и в обычном нравственном сознании, когда оно развивает свою культуру и восходит к фило-софии (практической), чтобы избавиться от двусмысленности, расшатывающей нравственные принципы). Кантовское учение о долге в ней превращается из самостоятельного эле-мента в исчезающий момент широкого и многостороннего синтеза. Категори-ческий императив Канта допущен лишь постольку, поскольку он сам себя упраздняет: он наперед «снят» и заранее принят в аспекте его неавтономности. По Канту , долг — односторонняя и прочная цельность — реальная альтернати-ва моральной мягкотелости и противостоит последней, как принципиальность — компромиссам, как строгость — расплывчатости и неопределенности, дряб-лости и попустительству, как аскетизм — гедонизму, как последовательность — половинчатости, как решительность — бесхарактерности. Заключение. Разумеется, гегелевская точка зрения оценивает кантовскую и свою в со-всем иных категориях: оценивает как некую односторонность и частность в противоположность многосторонности и полноте, как формальность и аб-страктность, пустоту и бессодержательность в противоположность содержа-тельности и конкретности. Обвинения в безнравственности при этом, ясное де-ло, выдвигаются с обеих точек зрения взаимные. В плане самооценок один подход указывает на свои достоинства: бес-компромиссность, принципиальность, непримиримость, непреклонность: дру-гой подчеркивает свои: уступчивость, гибкость, терпимость, пластичность, гу-манность, мягкость. Оба подхода необходимы, оба должны быть соединены и дополнены друг другом, но они явно перечат друг другу, и трудность заключа-ется в отыскании формы их сочетания (если это вообще возможно). Не будем обольщаться при этом уже известной точкой зрения «целостности» — противо-полагаемая односторонности, она сама в некотором смысле оказывается одно-сторонней. Список литературы 1. Ф. Павленков «Жизнь замечательных людей». С.-Пб. «Глория кристалл» 1998г. 2. В.Н. Кузнецов «Немецкая классическая философия второй половины XVII – начало XIX века» М. «Высшая школа». 1989г. 3. А. Гулыга «Кант». М. «Молодая гвардия» 1981г. 4. А. Гангнус «Рискованное приключение разума». М. «Знание» 1982г. | |
| Просмотров: 1880 | Загрузок: 68 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |
Статистика
Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
copyright © 2013 | все права защищены Хостинг от uCoz
